Я не умер с друзьями своими, не умер…
Огибая воронки, канавы, бугры,
Все бегу я в атаку, а сердце как зуммер –
Двести знаков в минуту от адской жары.
Над памятью не мыслю издеваться
И суесловных виршей не плету:
Припомнилась мне «форма № 20» –
Проверка наших тел на чистоту.
Сорок четвертый… не перед парадом,
За станционным лесом, у песков
Десантники семнадцатой бригады –
Четыре тыщи голых мужиков.
Что ж, дуростью несложно отличиться,
Но кто б расхохотаться захотел
Перед нагим, перед прекрасно чистым,
Перед горячим строем стройных тел?
…По самосейке – летошней гречихе –
Летали осы, всё им нипочем,
А на ресницах беленькой врачихи
Созрели слезы с яблоко-дичок.
О чем она, молоденькая, плакала?
Зачем, к вискам ладошки приложив?
Ведь мы сияли, словно шашки наголо,
Голубизною обнаженных жил.
Еще ни шрамов, ни отметин белых
На грубоватой коже не видать,
Еще, родная, трое суток целых
Постукивать по стыкам поездам.
Гадать не станем. И к чему гаданье?
Ладошки белые ты убери с висков –
Пришли к тебе на первое свиданье
Четыре тыщи голых мужиков.