Опять звучит сигнал ночной тревоги.
Орудья бьют, – как видно, до утра.
И за рокадой*, вдоль ничьей дороги,
Пылают, словно свечи, хутора.

«…Был старшиной, но в керченском
бою расчёт накрыло обломками
дома. Откопали. Какие уж тут
документы? В госпитале сказал...

Он был как потухший вулкан –
Таким же суровым и мрачным,
Великой войны ветеран,
Пропитанный дымом табачным.

На слова скупы поэты,
На войне – скупы вдвойне.
Лишь короткие куплеты
Сочиняли в тишине.

Воспряну ото сна,
откину одеяло.
Окончилась война,
а мне и дела мало!

Лучший мой друг погиб на войне –
С ним не пришлось познакомиться мне.
Лучших поэтов убила война –
Даже имён их не знает страна.

Руль со звонком,
седло,
колёса,
рама...

Летит пурга через окоп,
И свищет, и поет,
То справа наметет сугроб,
То слева наметет.

Он шагал
Да опять пошучивал.
А гармошка
На все лады...

Женщины и мужчины… Нет, не могу уснуть!
Новая годовщина. Тот же кровавый путь…
Женщины и мужчины… Кто вас? За что? Почему?
Как же так – без причины? Нет, не пойму! Не пойму.

Он был один, лежал среди долины
Иван российский, длинный и худой,
Как путь его среди окопной глины,
Как капля крови на земле сырой.

Он из стакана воду пил.
Не потому, что не любил
Весенних струй игру живую.
Не потому, что страсть земную...

Я деревню знаю не по книжкам
(Это многих сверстников судьба).
Я в сороковых – ещё мальчишкой –
И пахал, и убирал хлеба.

Прислушайся к молчанию музея –
И вдруг взорвется эта тишина.
Взревет волна, и ветер станет злее,
И – оживут героев имена.

Ура! Светлане десять лет!
В бараке всё готово…
Дымится праздничный обед
В руках у вестового.