О чем глаза твои молчат?
О чем сирены мне кричат?
Дымится дальняя дорога.
Срывает с отчего порога.

«Что значит "норма хлеба"?» –
Перед таким вопросом
Поглядывают в небо,
Пошмыгивают носом.

Две каски ржавые, как дыни,
Прижились возле валуна.
В них, не смолкая и поныне,
Гудит, что колокол, война.

Если мертвому сразу глаза не закроешь,
То потом уже их не закрыть никогда.
И с глазами открытыми так и зароешь,
В плащ-палатку пробитую труп закатав.

Когда тебя послали в бой,
«Прощай», – сказал мне, уходя.
Но где б ты ни был, дорогой,
Я буду около тебя.

Никак война не гаснет в памяти –
окопы рыли не в полях,
окопы вырыли в сердцах,
и не бывало часа, чтоб...

Друг мой, мы с детством расстались давно.
С детством, что бурей опалено,
Тяжкое, скорбное, горькое, но –
Было оно, было оно!

Маленькие человечки,
Загорелые, как грачи,
С утра пропадали на речке,
Бегали на бахчи.

Мне было страшно на войне,
Но билась ненависть во мне
И душу так нещадно жгла,
Что страх она превозмогла.

Слобода жила чуть-чуть в сторонке:
Обучалась жизненным наукам.
Но уже носили похоронки,
Правда, по соседним переулкам.

Твой командир тебя годами старше.
Он больше знает, больше пережил.
Ты в школе был, а он – уже на марше,
Ты дома был, а он уже служил.

О ветер, ты всегда, всегда в пути –
На родину попутно залети,
Помчись, мой ветер, по земле абхазской,
Скажи моей сестренке с тихой лаской:

Жизнь – по минутам, по слагаемым.
За болью боль, за часом час.
Сегодня утром за шлагбаумом
В снегу лежал один из нас.

А за окошком – кутерьма.
Потрескан воздух на морозе.
И угрожающая тьма
Сидит в углу в готовой позе.

Хороним друга. мокрый снег. Грязища.
Полуторка ползет на тормозах.
Никак правофланговый не отыщет
Песчинку в затуманенных глазах.