Надо мужество иметь,
Яростными быть по духу,
Чтобы всё преодолеть –
Войны, голод и разруху.

Дела давно минувшей старины,
Столетья прошлого кровавые страницы.
Бог миловал меня от той войны,
Но подарил возможность в ней родиться.

Я запомнил осень сорок первого:
Взрывы бомб, кочевья, плач без слез.
Боевую выучку и нервы
Проверять курсантам привелось.

А 9 мая ты вспомнишь меня…
Пусть забыла совсем, но 9 мая
В ликованье и скорби победного дня
Между нами дорога проляжет прямая…

С годами память стала дальнозоркой,
И пристальнее стала, и добрей.
Отлив рисует пенные узоры
И лижет цепи старых якорей.

Рвались снаряды слева, справа.
Земля стонала, как в бреду.
А он лежал у переправы,
У всей России на виду.

Утро взорвано грохотом грузных моторов,
В небо с гордостью смотрит гвардеец-солдат.
В громовой вышине над оглохшим простором
Строгим сомкнутым строем самолеты летят.

Я несколько дней по центру столицы
кружила…
И вот на вокзале опять.
Вижу усталые серые лица.

И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.

Почти старик, почти старик…
Проговорился: фронтовик.
И хоть совсем мне незнаком он,
Но поглядел я на него

Полмира на брюхе пропашет,
Столицы возьмёт, города…
И – без вести пропавшим
Останется навсегда.

Ты ждешь, Лизавета,
От друга привета,
Ты не спишь до рассвета,
Все грустишь обо мне.

Все ваши жизни – вас было четыреста,
Еще не обстрелянных фронтом ребят, –
Вместились в коротком приказе: «Выстоять»,
В приказе и клятве: «Ни шагу назад!»

Вдали гремит война.
Безлюдье дышит мраком.
И лает тишина
Голодною собакой.

А ташкентский перрон принимал, принимал, принимал эшелоны,
Погорельцы и беженцы падали в пыль от жары,
Растекались по улицам жалкие эти колонны,
Горемычная тьма набивалась в дома, наводняла дворы.