Летний день надоедливо звонок,
Мухи жалят, и солнце слепит.
На кирпичной ступеньке котенок
Развалился и будто бы спит.

Красный стяг над Рейхстагом
И над площадью Красной,
Разным меченый знаком
В измерении разном.

…А детство с юностью – отколоты.
Всё глуше незабвенный вальс.
Об этом старый школьный колокол
Напоминает мне сейчас.

Я дядю Андрея не видел с медалью,
И вешать-то некуда, хилая грудь,
Но помню кисет тот, на фронте подаренный,
Которым любил он у нас щегольнуть.

Вился дым под небосводом синим,
День весенний порохом пропах.
Помню, фотографии в Берлине
Показал мне сумрачный казах.

Мне противно жить не раздеваясь,
На гнилой соломе спать.
И, замерзшим нищим подавая,
Надоевший голод забывать.

Могила братская. И вечер так свинцов...
Стоит старик, тень приросла к асфальту.
А боль земли прошла через лицо,
Как трещины сквозь плиты Бухенвальда*.

Сидит, прядет старушка
И доброй вести ждет
О том, что смолкли пушки
И сын на днях придет.

Сколько суток мы шли к берегам океана
От монгольских песков и отрогов Хингана?..
Сколько верст фронтовых, раскаленных боями,
В этом трудном походе осилено нами?..

Тайна старых фотографий,
Памяти пайковый хлеб…
Беззащитность биографий
Перед волею судеб.

Так и жил по воле случая,
Не жалел в боях свинца.
В ночи зимние, трескучие
Спал под брюхом жеребца.

К кому – теперь уже не помню –
Та похоронная пришла.
Но боль ударила как молния
По людям нашего села.

Детство – моя дорогая пора,
Хлебушка поиски тайные.
Всё на базар отнесла со двора
Мать, чтоб добыть пропитания.

Солдаты мы, а не солдатки.
Шагаем строем… Ночь – ни зги…
Нам всё к лицу: ремни и скатки,
Не по размеру сапоги,

Я просыпаюсь от ночных звонков,
Стремглав хватаю трубку телефона,
Но слышу только маету гудков
И автоматику надрывных дальних стонов.