Мимо Александровского сада
Матери из дальних сел идут,
Своего российского солдата
Ваней, Петей, Колею зовут.

Здесь уголь, щебень и песок –
Священный облик горя.
А где-то там наискосок
Бегут на запад взгорья.

…И вот уже не месяцы, а годы
От этого нас отделяют дня.
Окончены тяжелые походы,
Остыла раскаленная броня.

«Неизвестный солдат…» – я руками
Прочитал – мне мешала трава...
Со щеки придорожного камня
Горькой вязью стекали слова.

Там, говорят, дорога гиблая,
там ветру стыть, там выпям выть,
туда одна старуха хриплая
в ночи повадилась ходить.

Каждый факт
Суровой памятью просеяв,
Понимая каждый-каждый
Экспонат...

Я чту закон, который вечно свят, –
Не надо тостов, громких слов не надо…
Молчанием помянем тех солдат,
Что не пришли с полей войны когда-то.

Мы шли сюда гремящей бурей,
Чтоб выжечь и перемолоть
Всё, что вдолбил треклятый фюрер
В его готическую плоть.

Солдат упал на землю и уснул.
Вокруг него раскаты канонады
Сливаются в протяжный страшный гул,
Но спит солдат, как будто так и надо.

Вился дым под небосводом синим,
День весенний порохом пропах.
Помню, фотографии в Берлине
Показал мне сумрачный казах.

Настало время, мой калам*, отныне стань острей меча!
Настало время, песнь моя, рази и бей, гремя, как гром,
Чтобы грозой настичь врага, чтоб уничтожить палача,
Чтобы засох его арык и чтобы рухнул вражий дом.

Было смехом да играми ты небогато.
Подпоясав фуфайку, в морозном тумане,
С топором на плече, с коркой хлеба в кармане
Я с друзьями пришёл на делянку когда-то.

Никто не говорил: «Устал»,
Хоть тяжким потом обливался.
И каждый шаг нам дорог стал,
Что позади у нас остался.

От голодной военной чахотки
Мать моя умирала.
Перед вздохом последним, прощальным
Всё она повторяла:

Когда ты лгал в бою под Сталинградом
бессмертному сержанту своему,
что не задет взорвавшимся снарядом,
и стон скрывал улыбкою в дыму