Когда тебя послали в бой,
«Прощай», – сказал мне, уходя.
Но где б ты ни был, дорогой,
Я буду около тебя.

«Мы будем играть в войну, –
дети сказали, – и ты
будешь фашистом», – «Нет,
я не хочу быть фашистом!» – «Но это, –
дети сказали, – совсем понарошке».

Память снова велит
Не забыть о былом.
Одиноко стоит
Недостроенный дом.

Вы руки воина видали,
Что всю войну сапером был?
Он заслужил свои медали,
Хоть и в атаки не ходил.

Ах, суд потомков! Он, понятно, прав.
Суд с высоты, чтоб в мелочах не мешкать,
Где в том числе и я, к земле припав,
Судьбу свою прикинул в перебежке.

Полмира на брюхе пропашет,
Столицы возьмёт, города…
И – без вести пропавшим
Останется навсегда.

Был груб к старшинам, к паникерам – лют.
А медсестра над гробом обмирала.
Гремел в строю винтовочный салют –
Солдаты хоронили генерала.

Времён суровы опечатки…
И вязнет шепоток в ушах:
«Здесь век иной и нет брусчатки,
Чтоб на века печатать шаг...

Я рано просыпался,
Выскакивал во двор –
Как лихо воробьи там
Вели свой разговор!

Занесло судьбою в третий батальон
Старенький коломенский усталый патефон.
Пел нам на привалах у чужих дорог
Трогательный девичий печальный голосок:

На пятачке, вблизи вокзала,
Под смех и раздражённый плач
Нередко музыка звучала,
Которую творил скрипач.

Начало я проспал.
Рев, вопли, взрывы матерщины.
По улице, задрав –
столы, оглобли, выварки, узлы

Вспомним блокадные скорбные были,
Небо в разрывах, рябое,
Чехов, что Прагу свою сохранили,
Сдав её немцам без боя.

Цепь событий не рвётся – всё помню, как было когда-то:
Август брёл по распадкам, скрипел под литовкой* вострец**.
Бабы сено косили… И вдруг увидали солдата –
И одна поспешила сказать, что вернулся отец…

На полвойны его хватило –
Рекордный для пехоты срок.
Вернулся – меченный тротилом.
Герой – в медалях, но… без ног.