Пашут небо тучи хмурые.
Ни луны, и ни звезды.
Валуны – медведи бурые –
Затаились у воды.

…Да, мы не знали
Тех военных будней…
Но сколько,
сколько...

Когда горело гетто,
Когда горело гетто,
Варшава изумлялась
Четыре дня подряд.

Казнимый страшным лихолетьем
Я, отстоявший Халхин-Гол,
Из-за Урала в сорок третьем
Сюда, в былинный край, пришел.

Он забыл, что он был командиром полка,
что осталась на Западном фронте рука.
Он не просто забыл – он закончил полёт,
в мирном мире без неба забот достаёт.

Как величаво над высоткой
Плывут седые облака!
Здесь немец бил прямой наводкой
Из обгорелого леска.

Застыну в кленовом лепете.
Со мной никого нет.
Просто полянка летняя.
Воздух. Цветы. И свет.

Та женщина от старости сутула,
перегорело сердце, как в огне.
А все ее жилье – кровать, два стула
и пожелтевший снимок на стене.

Конец великого похода!
Мечту об этом майском дне
Мы все четыре трудных года
Таили в сердца глубине…

Сестра разыскивала брата,
А брат разыскивал сестру…
Он помнил, как огонь встал рядом,
Она – как тишь вдруг на версту.

Снова память расправляет крылья
и относит прямо в детство, вниз…
На скрапной площадке* – изобилье
пулемётных лент, лимонок, гильз.

Сорок первого газету прочти
Иль сорок второго.
Жить стало хуже всем почти
Жителям шара земного.

– Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.

Пришла посылка фронтовая.
В ней вместе с мылом и едой
Лежала шапка меховая
С пятиконечною звездой.

Сколько в жизни было дней суровых,
Сколько было горьких дней в судьбе…
Я запомнил, как гуляли вдовы,
Собираясь в чьей-нибудь избе.