Я ногу промочил (единственную ногу!),
А рядышком – жена, та обе промочила,
И сразу – «Кар-р-раул!», и сразу бьем тревогу,
Как будто бы уже бог знает что случилось.

Был пленный немец тощ и жалок.
«Капут, – он бормотал, – капут!»
Я протянул ему в подарок
Кисет солдатский табаку.

Снова рвутся снаряды вблизи,
Где-то вновь разгорается бой.
Я в промокшем окопе, в грязи,
Смерть кружит над моей головой.

 Старая баржа…
Сонная баржа…
Чем ты забылась во сне?
Ты, в сорок первом тонувшая дважды,
Помнишь ещё о войне.

Вдоль проспектов и горных тропок
Взвился дымный нелегкий путь.
Мы из тех, что спасали Европу
От колючих фашистских пут.

Почернела отцова медаль,
Превратившись в предмет старины,
С той поры, как навек отрыдал
Дикий ветер великой войны.

Прохладой горной дышит грудь,
Блаженный полумрак…
– Откуда, всадник, держишь путь?
– Из города в кишлак

Под громкие крики ворон и грачей
Мы утром в деревню входили.
Маячили остовы черных печей.
Руины устало чадили.

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца, –
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый…

Спасибо, Родина, за то,
Что ты доверила солдату
Планшет, патроны и гранату
Для боя на высотке «сто».

В такие дни, как этот, всё прекрасно,
И был бы голос – песню бы запел!
Степь расцвела. Над степью небо ясно,
И славно поработать ты успел.

Победный год. Сентябрь. Перрон.
За стрелкой дембель-эшелон.
От ожиданья – крови звон
Стоит в висках стеклянных.

По Староладожскому каналу происходил сенокос.
Колокольчики –
маленькие поднебесные люстры –
излучали оттенки неба.

Если мы с тобою уцелели
В пекле смертного огня –
Значит, эти парни не жалели
Жизни за тебя и за меня.

Война вошла в мальчишество моё
Сперва без дыма, крови и тревоги,
А как заходят путники в жильё
Передохнуть, испить воды с дороги.