Ты рядом. Ты близко у кручи нагорной,
И дом твой на площади старой соборной.
Давно ли тут ветры военные дули?
Давно ли тут жалобно прядали пули?

Шагает рота. Пыль клубится.
За дымной далью гром плывет.
А после штурма возвратится
Один лишь взвод.

Дарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.

А женщина кормила голубей…
На письменном столе – зерно пшеницы,
Крошила хлеб, шептала: «Не убей!
Не только человека, но и птицы».

Был у деда скрыт под майкой
На груди багровый след.
Внук спросил, хоть был всезнайкой:
«Это тоже орден?» – «Нет».

Что осталось, война, от тебя,
Что осталось?
От большого пожара земля
Отдышалась.

Я родине моей не изменял.
Безрадостной полынью переполнясь,
Я убивался с ней в глухую полночь,
Но родине во тьме не изменял.

…А мы так жаждали добра
Среди военного разбоя!
И вот пришла для нас с тобою
Его щемящая пора.

Подрагивала мгла вдоль крыши,
Бить приходилось напрямик.
Как враг подкрался – я не слышал,
Меняя ленту в этот миг.

Целый день идём мы без привала,
Топь кругом да ржавая вода…
Тут кукушка вслед закуковала,
Начала отсчитывать года.

Такое было испытанье
учиться в школе, где с войны
дух сердобольный, госпитальный
хранили стены.

Пусть вороны гибель вещали
И кони топтали жнивье,
Мужскими считались вещами
Кольчуга, седло и копье.

Незабудки-цветы, голубые крупиночки,
При канавах лесных и в прибрежном лугу.
А быть может, они – голубые слезиночки
Тех, ушедших от нас, перед кем мы в долгу.

Чудо из реальности суровой,
Вымысел, помноженный на грусть…
Юность спросит: «мне вернуться снова?» –
«Невозможно…» – «Хочешь, возвращусь?» –

Переступлю незримую черту,
неверия порог преодолею
к тебе в самом себе, –
в секунду ту