Ещё вчера была война.
Ещё вчера смерть лютовала,
А нынче зыбкая волна
Баркас качает у причала.

Пепел главных военных преступников
Был развеян над Мюнхеном.
Слишком красиво звучит!
Несколько жалких горстей...

Спелым ветром налилась калина,
Ягода остыла на весу.
Мать, в дорогу провожая сына,
От него не прятала слезу.

В сорок третьем, студёной порой,
На листке он отцу нацарапал:
«Ну когда ты приедешь домой?
Мы соскучились! Слышишь, папа?..»

Ах, как бабы поют в Дорожово*!
Ах, как бабоньки пляшут – страсть!
«Дорогова,
Свово дорогова...

Ты много лет разыскиваешь братьев,
Обходишь обелиски все подряд,
Где под звездой, исполнив долг свой ратный,
Погибшие соратники лежат.

Я представляю это до сих пор…
Был сладок сон. Тиха была казарма.
Алел восток, и на него в упор
Смотрел фашист с открытого плацдарма.

Глухая, тихая деревня.
Здесь так далеко до войны.
Кругом зеленые деревья,
Кругом так много тишины.

Гляжу с надеждой фильмы о войне,
Который год, хотя надежды мало,
А вдруг расщедрятся, а вдруг покажут мне
И ту войну, что жизнь мою ломала.

Я вырастал из детского пальто
Быстрей, чем травы в лето вырастали.
И, словно в наказание за то,
Мне новое пальто не покупали.

Ах, перроны войны!
До сих пор вы ночами
Тревожите сны…
Неуютный перрон.

Вдруг под небом апрельским высоким –
Или это обманчивый сон? –
Журавли показались с востока,
Будто парус средь стонущих волн.

Хата солдатская вышла
На перепутье дорог,
Кутаясь в серую крышу,
Будто бы в старый платок.

На краю страны, у границы,
Окруженный кольцом дождей,
Всё чернеет царь меднолицый
На гранитной глыбе своей.

Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись, ребенок –
Последний гражданин села.