И опять – всё сначала, сначала.
Посвист мин, в щепу кипенный сад.
Все безумства огня и металла
Сквозь мои сновиденья летят.

А в заступниках от веку нуждалася
И нуждаться будет Русь наша великая.
Не дают её просторы необъятные
Почивать спокойно недругам завистливым.

Все, что носил я на войне, сносилось.
Куда девалось – неизвестно мне…
Одна ты, плащ-палатка, сохранилась,
Осталась, словно память о войне.

Им бы в туфельках по паркету
В свете люстровом в вальсе плыть,
А не здесь вот грязищу эту
Задубелой кирзой месить.

Прикована ко мне чужая слава
И держит крепче якорной цепи.
Мой старший брат погиб под Балаклавой*,
Осколок мины сердцем зацепив.

Милая ласточка каждой весной говорит мне о том,
Какое это большое счастье – маленький глиняный дом.
Птичка боится, что домик разрушится и уйдёт во тьму.

Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жесткие снега.

Ко мне приходит иногда
Отец с гремящими вещами…
И угощает калачами! – с войны –
Какая ерунда…

Осень-то, ёхсина мать,
как говаривал Ваня Батищев,
младший сержант,
родом из глухомани сибирской,

Единственный из проклятого рода,
Плевал в колодец и не дул на воду,
И никому не верил на земле.
Он заплатил за батю-полицая...

За каждый колос, опавший
С твоих, Отчизна, полей;
За каждый волос, упавший
С головок наших детей;

Была война. Мы опоздали.
В десятилетья обошлись.
Отцы и деды воевали,
Их сыновья и внуки ждали,
А мы ещё не родились...

Яростно, в смертельной схватке,
Здесь решала битву сталь.
В Понырях и Ольховатке*
Мглой, свинцом застлало даль.

Человек он кремневой породы
И судьбу свою клясть не привык.
Призывник сорок первого года –
Самой страшной войны призывник…

Коль выпал жребий – все стерпи.
Нас ждет горящий Сталинград.
Три дня шагаем по степи.
Три дня нас «юнкерсы» бомбят.