Я под Старым Осколом убит,
Я не в братской могиле зарыт,
Я лежу, а вокруг ни души –
Надо мною одни камыши.

Здесь тишину годами берегли.
В маньчжурском городишке Санчагоу.
Днем – патрули. И ночью – патрули.
И тишина. И ничего другого.

Она зашлась, как будто горе
Ей не чужое, а своё.
И вот уже другая вторит,
И вот уже ведут вдвоём:...

Иду по городу, где смолоду
Бродили, свежестью дыша,
И в каждом повороте города
Свой облик узнает душа.

Мальчишка мне попался на дороге,
Он шел, смотря из-под опухших век,
Русоголовый, маленький и строгий,
Узнавший горе русский человек.

Мы лежим под снегами,
А вверху в ослепительной сини,
Словно белые птицы,
Плывут и плывут облака…

Вспоминая дьявола и Бога,
Кое-как молитву бормоча,
Женщины ругали домового
И его пугались по ночам.

В атаке наши танки. Напролом!
Не время колебаться – с фланга надо бы…
Спешат за отступающим врагом
И рушатся бетонной кладки надолбы.

В заоблачных высях едва ли
Был след его звездам знаком.
Его огородником звали,
Его кукурузником звали,
И звали его лесником.

Всей громадой земной, всею мощью скудельной –
Мчимся в ночь, повернуть не судьба!..
Тускло светит оконцем в дали беспредельной
Над затейливой речкой изба.

В огромном мире был я маленьким,
Но в сорок третьем вдруг подрос.
Сосед наш старенькие валенки
И полушубок свой принёс.

Я рос на разбитых вокзалах
С мечтою о чёрством куске.
Считать я учился по шпалам.
Читать – по маршрутной доске.

Еду домой посмотреть на весну.
В новый наряд одеваются кроны.
Как мне на вас захотелось взглянуть...
Здравствуйте, клёны!

Немало их на сопках и в долинах,
камней, что всем и каждому видны, –
их ставят, по обычаям старинным,
солдатам, не вернувшимся с войны.

На этих могилах не розы –
Цветы луговые растут,
Да строем солдатским берёзы
Героев покой стерегут.