На салазках кокон пряменький
Спеленав, везет
Мать заплаканная, в валенках,
А метель метет.

Слишком короток наш человеческий век,
Потому и не надо спешить, человек.
Ты весною вглядись в журавлиный косяк,
Как пугливо он выглядит в небе родном.

Растут сады,
Как сорок лет назад,
Ведут следы
В полууснувший сад.

В мои годы отец воевал на войне
и в атаку ходил на горячей броне…
Вот так задорно
я когда-то хотел написать
о войне, об отце…

Повзрослели в войну
Мы на тысячу лет.
И теперь не пойму,
Был я юным иль нет

– Меняю золото на сало!
– Меняю на махорку хлеб!
Война давно отгрохотала,
Но помню крики страшных лет.

Закат чадил. Атака захлебнулась.
Пехота под неистовым огнём
В сырой суглинок нехотя уткнулась,
Попятилась, прижатая свинцом.

Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули.

У костра сидели мы, и тихо
Палкой ворошил я угольки.
Белая, с прожилками гречиха
Полоскалась около реки.

«Привет с дороги! Здравствуй, Сапура!
Поздравь меня – хожу теперь в шинели.
Мы сели в эшелон позавчера
И думаем сегодня быть у цели.

Говорят, что посмертно тела наши станут землею.
Я поверить готов в немудреную эту молву.
Пусть я стану частицей земли, отвоеванной с бою,
Той земли, на которой сейчас я всем сердцем живу.

«Расстрелянный фашистами…»
«Расстрелянный…»
Их больше, чем мемориальных досок
На улицах твоих, Варшава,

А какие у мамы были глаза?
Может быть, синие-синие?
Я забыл тебе, мама, ещё сказать,
Что живу я уже в России.

Быть может, осталась минута.
Дрожат на плечах рюкзаки.
Стоят у дверей института
Военные грузовики.

В капонире, в гнездышке лодочкой,
Поселился удод с удодочкой.
Я ступаю по глыбам сожженным
И дивлюсь капризу весны