Ты каждый раз, ложась в постель,
Смотри во тьму окна
И помни, что метет метель
И что идет война.

Часы в руке у генерала.
Ждут у орудий номера.
За стрелками следя устало,
Он тихо говорит: «Пора».

Если войны не будет,
Пойдёт всё, сынок, постепенно –
От первых шагов несмелых,
От первых осознанных слов.

Ещё мне снятся сны годов сороковых:
Бегу, бегу, бегу вдоль серых мостовых,
Стою, стою, стою в хвостах очередей,
Гляжу, гляжу, гляжу в глаза учителей!

…Мне было три года. В любую погоду
на фронте летал он в леса.
Апрель Приамурья. Мне ровно три года,
И праздничный день у отца.

Свой горный край все больше познавая,
Родной Свердловск я крепостью назвал.
Тут каждый камень – башня угловая
И каждый холмик – неприступный вал.

Встреча у реки
В стылый вечер я набрёл случайно
На костёр, пылавший у реки.
Там рыбак сидел и грелся чаем.

Красные маки. Белый рушник.
Маки остались. Стебель поник.
Красные маки в сердце цветут,
Если нас помнят, любят и ждут.

Ладога!.. Мы с ней давно знакомы,
С ней огнем связала нас война:
Пленкой льда замаскирован омут –
Ладожской воронки глубина…

Мы гурьбою толпились у хлева,
Каждый – с кружечкой голубой,
И ладони с горбушками хлеба
К ней тянули наперебой.

Тяжелый танк, подбитый нами,
На брюхо вспоротое сел.
А я вчера в Саратов маме
Письмо отправить не успел.

Опять весна, и чавкающей жижей
Дороги набухают, как всегда.
В кювете догнивает немец рыжий.
В пустых глазницах – талая вода.

Прибило роту минометным ливнем.
Зарылась рота в землю с головой.
Еловый корень – мамонтовым бивнем
Лежал в траве, упав передо мной.

Я поздней ночью шел в разведку,
Как тишина по тишине,
И, через холм переползая,
Сказал с досадою луне:

Лето. Сорок первый.
Небо-небыль,
Синевой слепящее до слёз.
Цепью
по неубранному хлебу –
наспех сформированный обоз.