Много верст на нем уже покрыто –
На зеленом быстром «шевроле».
Ночевать мы будем за Тильзитом*,
На немецкой, на чужой земле.

Когда незнакомый товарищ убит,
И весть пройдет, как волна, –
Особенно смерть не удивит.
Ты скажешь: «Ну что ж, война».

Четыре года – грохот канонады,
Металла лязг, сверлящий вой снарядов.
Четыре года все гудело, выло.
Вдруг тишина густая оглушила.

Я вернусь к тебе, моя Россия,
Через бури, смертью смерть поправ.
Чтоб просторы видеть голубые,
Слышать шум лесов и шелест трав,

Поднят полк. В пыли орудья, люди.
Мы идем дорогой фронтовой.
Как узнать, что завтра с нами будет?
Встречусь ли когда-нибудь с тобой?

Сколько раз вдыхал я горький запах
Камышовых бухт Ораниенбаума,
Слышал скрип соснового шлагбаума,
Скрежетанье якорей трехпалых…

Была она узостью плошки
И ширью отцовских рубах.
Хмелела от мёрзлой картошки,
Трезвела, пока мы в бомбёжки...

…Опять, озябнув у калитки,
Стоишь ты в шали продувной,
Как будто ждёшь ещё открытки
Со штампом почты полевой…

Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули –
Всегда стрелял без промаха комбат.

Как много снега было в сорок третьем!
Как завывали вьюги в сорок пятом!
И надо, чтобы знали наши дети,
Что снег всегда кружился над солдатом.

Первый дед мой, Давид Самуилович Курузбавер,
И второй дед, Василий Иванович Лукощук, –
Вам, кто мир – словно Дженнер* – от оспы тевтонской избавил,
Посвящает стихи недостойный и беглый ваш внук!

Я помню, нас готовили к параду
И дух в нас поднимали боевой.
А мы параду сами были рады
И шаг тренировали строевой.

Мы шли через грохочущий металл,
Наш ратный путь лежал в огне и дыме.
Ах, сколько я траншей перекопал
Солдатскими руками молодыми!..

Каждый день наяву и во сне
С незажившею этою раной
Я по-прежнему там, на войне,
И иду по траншее песчаной.

Окрасил дым волнистые туманы,
Ночное небо стало розовей.
В такую ночь собрались партизаны
И дали клятву Родине своей: