Сорок пульманов с пломбами
На вокзале ночном.
Сорок пульманов с бомбами
Заметает снежком.

За стеной с тревогой зовущей,
Разрывая тишину окрест,
Почему-то за сердце берущий
Марш выводит полковой оркестр.

Врезалось в память:
Дождь приплясывал,
Дорога была мокрой и скользкой,
И ехал по ней инвалид в коляске.

С одним я даже не простился.
Другой – как бы во мгле.
Над миром бурей прокатился
Обвал ушедших лет.

Обретаю душевный покой
Средь людей, а не в тихой аллее.
Одиночеством горше болею,
Чем болезнью любою другой…

С детства, помню, мечтала
я увидеть Москву.
Годы шли. Подрастала.
Сбылся сон наяву.

Льют дожди или падает снег,
Опалённые
Вечным огнём,
Смотрят с плит имена их в небо.

Мы играли в войну. Мы вставали с рассветом.
Кто командовал ротой. Кто вёл батальон.
А полковником – Генка. И должности этой,
нам казалось, вполне соответствовал он.

Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.

Взрыв. И наземь. навзничь. Руки врозь. И
Он привстал на колено, губы грызя.
И размазал по лицу не слёзы,
А вытекшие глаза.

Шёл сорок третий. У болота
Война в окопы залегла.
Как цепи вражеской пехоты,
На город наступала мгла.

И гранит, и бетон, и сталь
В эту ночь мы с землей смешали.
Под ногами хрустел хрусталь,
Тряпки шелковые шуршали.

Мистичка из местечка
предсказывала год,
когда затянет речка
людей в водоворот...

Пять шагов оставалось бойцам до реки.
Больше тысячи верст – до Рейхстага.
Но прошли эти версты с боями полки,
К Волге больше не сделав ни шага.

Бредёт среди сугробов, наугад,
Живая, вопреки живой природе,
Вокруг – заледенелый Ленинград
И сорок первый завтра на исходе.