Где трепет Вечного огня,
Там раньше поле боя было.
В себе и жизнь и смерть храня,
Оно поры той не забыло

Я завью верёвочкой кручину,
Отрешусь от недругов и свар…
…Я щепал колючую лучину,
Снаряжала бабка самовар.

А дом стоял на берегу
Не речки – луга заливного,
Дубы могучею основой
Его держали
И земля.

Это было в том бессмертном
Городе, чье имя ныне
Болью сердце наполняет,
Словно песни журавлиной

Была избушка на курьих ножках,
Осталась просто – о двух окошках.
А где же ножки, коль были, где?
Вначале прятались в лебеде.

Были куплены кольца,
Ведь не ждали беду…
Он ушёл добровольцем
В сорок первом году...

Глядел я с верным другом Васькой,
укутан в тёплый тётин шарф,
и на фокстроты, и на вальсы,
глазок в окошке продышав.

Под Москвой грозовая осень.
Блиндажи. Укрепленья. Рвы.
Каждый в сердце бойцовском носит
Светлый образ родной Москвы.

Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнет молодыми крылами.

Холодно на Пулковских высотах.
Неуютно.
Видимости нет.
Не при деле надолбы и дзоты
Сорок лет.

Что там движется в тумане?
Едет фриц верхом на Ване,
Едет, связанный надежно –
В плен врага везти так можно!

Я представляю это до сих пор…
Был сладок сон. Тиха была казарма.
Алел восток, и на него в упор
Смотрел фашист с открытого плацдарма.

По улицам и переулкам
Полки за полками идут,
И сердце колотится гулко:
«Клянусь, что враги не пройдут!»

Вновь смотрю на это фото,
Рыжий чуб свой теребя.
Слышу хохот пулеметов,
Вижу, милая, тебя.