Надо вечность прожить
Между мраком и светом
Или выстрадать боль
Обнажёнными нервами...

Помнишь, Валька, задавались:
Дескать, в люди выбились?
Молодыми расставались,
Стариками свиделись.

Не по рассказам вас я знаю,
Как житель города иной, –
Брусника, ягода лесная,
И запах сосен смоляной.

Шумел несжатый гаолян,
Еще висела пыль атаки,
А танки шли через Хинган,
О скалы нагревая траки.

Фашист зарылся в темноту.
А в наши лица бьет пурга,
И превращается в мечту
Желание убить врага.

Нам в окопах было не тесно,
Ты сестрою была нам в бою.
Мы влюблялись в тебя, если честно,
В эту смелость и верность твою!

Не знаю, скоро иль не скоро
Кольцо блокады разорвет,
Сражается бессмертный город,
Неодолимый город-дот.

Как будто весна без конца и без края
Пред мною раскинулась вновь,
Так нынче при встрече с тобой расцветает
Счастливая наша любовь.

В мои годы отец воевал на войне
и в атаку ходил на горячей броне…
Вот так задорно
я когда-то хотел написать
о войне, об отце…

Вот опять стою у обелиска…
Ветви ивы – след застывших слёз, –
До земли касаясь низко-низко,
В травах тают капельками рос.

В сундуке, под нарядной своею обновой,
он пилотку нашел, мой сынишка бедовый,
Ту пилотку, в которой лет восемь назад
я домой возвратился – бывалый солдат.

Смертельно раненный, без сил,
приплыл с той стороны Баксана.
Он многим жизнь укоротил
из неприятельского стана.

Шли беженцы. Мы беженцами были.
Нам не до жестов, чтобы горсть земли
С собою брать. Мы на себе несли
Единственную ношу – тучу пыли.

Природа спокойна была и богата,
И песня звучала прекрасной зари.
Там первую песню пропел я когда-то,
Березки просили меня: «Повтори…»

Душа моя укромная,
Зачем поём с тобой:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!»?