Всё о войне и снова – о войне.
Исчезнет ли из памяти когда-то?
Так накрепко она сидит во мне
и будит по ночам во мне солдата.

Воды остался лишь глоток
В его пробитой пулей фляге.
Уже под утро он залег
За обомшелым пнем в овраге.

Я поздней ночью шел в разведку,
Как тишина по тишине,
И, через холм переползая,
Сказал с досадою луне:

Прости, не знаю, как тебя зовут,
Мой друг далекий, раненый боец.
Пишу тебе от множества сердец,
Что в лад с тобою бьются и живут.

Я не пишу о войне:
Трудно писать о войне.
А уж кому, как не мне,
Строчку не бросить на круг?

Когда упали небеса
На отдыхавшую заставу
И ясной зорьки полоса
Закрылась заревом кровавым...

Утро. Невский залив. Катер тянет всё ниже.
И в холодной воде еле теплится жизнь.
Командир мне сказал: «Вам приказано выжить!
Так что ты, старшина, как-нибудь продержись!»

Я на него глазеть не мог.
Взглянул – и старше стал, и строже:
Торчат культяпки вместо ног,
Обёрнутые чёрной кожей.

Вместо праздничной речи и тоста
Предложил я друзьям своим:
– Хоть сегодня давайте просто
О себе мы поговорим…

Как мало ленинградцев старых,
Их редко встретишь в наши дни.
В каких немыслимых пожарах
Горели заживо они!

…Чтоб страшную тайну не выдать при ней,
Когда её не было дома,
Ревели с запасом на множество дней
Взахлёб в этом горе огромном.

Орловско-Курская дуга.
Траншеи. Брустверы крутые.
И здесь увидел я врага
Впервые.

Я близ костров цыганских в дальней рощице
В ночном когда-то душу грел свою.
О, как мечтал я на Днепропетровщине
Легендой стать в моем степном краю!

Я смотрю в переполненный зал.
Я ребёнок, мне всё необычно –
Я впервые читаю публично
То, что дома я маме читал.

Свирепая была зима,
Полгода лютовал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.