Она была моей любовью, скромница,
Я не успел назвать ее женой.
Забуду всё, а это будет помниться
И навсегда останется со мной.

Настало время, мой калам*, отныне стань острей меча!
Настало время, песнь моя, рази и бей, гремя, как гром,
Чтобы грозой настичь врага, чтоб уничтожить палача,
Чтобы засох его арык и чтобы рухнул вражий дом.

Нет, он не умер,
Он погиб, мой брат…
Он ранен был
Семнадцать лет назад.

Где-то есть на планете
Дом среди тишины.
Ждите нас на рассвете,
Мы вернуться должны.

Нередко в спорах слышу нареканья,
Что настоящих бед не испытал,
Что не видал сражений и страданья,
Что про окопы в книжках лишь читал...

Асфальт, шоссе, проселки узкие,
Крутые тропы, топь болот
Прошли в огне солдаты русские,
Отчизну славя и народ.

Сорок первый далёкий, сорок первый неблизкий,
Вновь мне чудится голос батальонной связистки.
Снова голос кричит мне в телефонную трубку:
«Сокол! Я Незабудка. Сокол! Я Незабудка.

Она и у полярников хранится,
и у послов – от Родины вдали.
…Шли беженцы.
И многие землицу – кто в узелке, кто в ладанке – несли.

Мужчины – защитники с твёрдым умом,
Они за обиду пойдут в нападенье,
Но женщины – вот где сокрыто спасенье!
Пока он воюет, она держит дом.

Брат изрешечён, искалечен.
Брат, угасая, любит нас…
Помочь сегодня брату нечем,
Войною брат мой изувечен...

Мы идем…
Каждый тих и строг.
Зной висит пеленой сплошною.
Зной колышется надо мною

Услышьте о правде жестокой,
о том, как седой генерал
от Родины милой далёко
в застенке сыром умирал.

Я особо чувствителен к ожиданиям,
к ожидающим, ждущим, надеющимся,
потому-то снится мне ангел страдания
над окопами, бомбоубежищами.

Перед скамьей садовой
Старенькое окно.
«Мама!» – в устах седого
Это звучит смешно.

Мой конь ещё в лугах гулял.
Тень к чёрным корневищам жалась,
И первый луч себя ещё в росе не изломал.
Мгла розовая дрогнула и с голубой смешалась.