Вдруг под небом апрельским высоким –
Или это обманчивый сон? –
Журавли показались с востока,
Будто парус средь стонущих волн.

Я песни пел,
Осколки собирая,
В орлянку меж тревогами играл.
А если неожиданный налёт...

И будни как праздники были.
Заводы – гудками будили.
И мальчики нашей страны
В отцовых пилотках ходили

Нередко в спорах слышу нареканья,
Что настоящих бед не испытал,
Что не видал сражений и страданья,
Что про окопы в книжках лишь читал...

Плечистые парни
Надели шинели,
Надвинули шлемы –
И враз повзрослели.

Поля, холмы, лощины темно-синие
И перелески легкою волной,
Но через всё – невидимая линия,
Неслышная, идет передо мной.

Всё ближе к югу голубой экспресс.
Знакомые места. Здесь шли бои.
От ран военных исцелился лес,
Вернулись на гнездовья соловьи.

Не думал, что будет так трудно влезать
В кузов полуторки. «Все!»
Рванулись. И отлетает назад
Киевское шоссе.

Затишье… Попадали группами,
Сразу уснули, усталостью стёртые.
В крови, обнявшись, живые с трупами.
Не противно – все будем мёртвые.

Я видел бедные равнины,
поля послевоенных лет.
Я видел чёрные руины,
подвалов сиротливый свет.

Солдаты мы, а не солдатки.
Шагаем строем… Ночь – ни зги…
Нам всё к лицу: ремни и скатки,
Не по размеру сапоги,

Он целый день сидит в квартире
и вышивает по канве.
О нет, не пышные букеты,
не кошечек и не щенков...

Чтоб стать выносливыми, ловкими
Всем, как один – боец к бойцу,
Мы с деревянными винтовками
Пыль поднимали на плацу.

А гармонь была губная
Так, игрушка – не всерьёз.
Гармонист её в кармане
Из Германии привёз.

В афише говорилось,
Мол, на манеже – кони,
Но мерин простудился
И через день издох.