Мое крещение огнем!
Мой первый вылет боевой!..
Приказ – и мы в полет идем
Над огневой передовой.

То кладбище Марьиной Рощи*,
Где нынче всеобуча пункт,
Имеет разрыхленный грунт,
В нем влажные, тленные мощи.

Апрель! Быстрей в леса соседние!
Там стынь и ландыши в росе.
Как на базар, девятилетние
Мы выбегали на шоссе.

Не с тех ли извещений похоронных,
не с тех ли неизбывно чёрных дней
так дружно невзлюбили почтальонов
собаки всей окраины моей?

Какой туман! Какая тьма!
Покачиваются дома,
Мой город облик изменяет,
Как будто бы с морского дна
Иное время выплывает.

Над полем боя тишина немая…
Полоской окровавленной горя,
Израненные крылья поднимает
Над горизонтом алая заря.

Человек он кремневой породы
И судьбу свою клясть не привык.
Призывник сорок первого года –
Самой страшной войны призывник…

Мы все его запомнили по-разному,
Тот день, когда закончилась гроза.
И в памяти моей – от горя красные,
Тоскующие мамины глаза.

Горела школа на посёлке,
Металось пламя на ветру,
И немцы в сумерках, как волки,
Сбегались в стаю на юру.

Не просто павшим – нет,
А с думой о грядущем
Воздвигнут монумент
И ныне всем живущим.

Мы в мир огня вошли со всеми,
тех дней до смерти не забыть,
нас, мальчиков, учило время
лишь ненавидеть и любить.

Теплушка с зябнущими стенами.
Закат. Я помню и сейчас,
Как мама долго и растерянно
Всё пересчитывала нас.

А город спал – щекою на ладонь –
Вдоль гавани из тёмно-синей краски.
Словно девчонки выпускного класса,
Акации стояли над водой.

Наш дом хотели сжечь в огне…
Дремавший до поры,
Дух встрепенулся вдруг во мне
И погасил костры.

…От нас Бонапарт бежал назад,
Роняя знамёна свои боевые,
И поступь чугунную русских солдат
Помнят берлинские мостовые.