Не всё ещё я подытожил,
Как плыл по жизненной волне,
Но знаю: жизнь свою я прожил
На постоянной быстрине.

В болоте за Ржевом валяется каска.
Её облепила зелёная ряска,
И свастики крест не видать из-за вмятин,
Пробоин и бурых подтёков и пятен.

Войну я видел не на расстоянии,
Не издали, попав в ее кольцо.
Я – рядовой в своем солдатском звании,
Три года ей заглядывал в лицо.

…Хоть здесь почти бомбёжек не было, –
Шинели всюду, гимнастёрки,
И так народу много бегало
Меж Пенз – От Первой до Четвёртой*!

Снова крик часового: «Воздух!» –
Деловитый, усталый крик.
Кто-то вяло взглянул на звезды
И опять головой поник.

Всё кругом горело и дымилось.
Я лежал средь выжженной степи.
Вижу: надо мною ты склонилась:
– Потерпи, братишка, потерпи.

Сестра в халате, как мадонна.
Игла ужалила, тонка.
Я кровь сдаю – рабочий донор,
Пришедший прямо от станка.

По выходным, когда его просили,
Хоть старым был и за день уставал,
Колхозный кучер, Ващенко Василий,
Военные иконы рисовал.

Я в детстве бросил рисовать.
Кто в этом виноват?
Хочу виновника назвать:
Мой милый младший брат.

Конец сороковых. Мужская школа.
Ещё мы злые с голоду. Но всё же…
Учителя, как на подбор, мужчины,
а это как-то, знаете, бодрит.

Что снится тем, кто воевал?
Костры военные? Привал?
А может, холм или гранит,
где глубоко товарищ спит?

Сраженья нас к тебе все ближе подводили,
Напиток огневой мы пили из ковша…
Так нежно имя мы твое произносили,
Что осыпанье роз в нем слышала душа.

С мужьями пожить не успели,
Заморских не ведали мод.
Зато отработать сумели
За десять веков наперёд!

Сегодня здесь такая тишина,
Такая ночь, что я боюсь поверить,
Что будто здесь – вчера еще – война
Врывалась в дом, срывая с петель двери

Да, я из тех, чей трудный поиск слова
Сопровождался валом огневым.
Я – рядовой, поющий рядового,
И не могу прикинуться иным.