Поставь, киномеханик, ролик,
И пусть с экрана загудит
Огонь военных кинохроник
И душу властно опалит.

Мины летели, пронзительно воя,
Чтобы сразить молодого бойца.
В полдень упал он под елью кривою,
Кровь отирая ладонью с лица.

Я отца не пытаю
Про жестокость войны –
Всё по шрамам читаю,
По снегам седины.

Нас завели в болото,
Крикнули нам, смеясь:
– Ну, начинай работу,
Вычерпывай кружкой грязь.

Тот из вас, кто с нами шел когда-то
Тем путем, которым шла война,
Верно, видел этот дом дощатый
И шлагбаум из бревна.

Обронил я во время похода
Котелок на одной из дорог.
Налетевшая сзади подвода
Исковеркала весь котелок.

Звезда в лесу
Над бугорком солдата –
Большой войны едва заметный след:
Звезда из жести...

«…А я кормила партизан.
Они хитро́ стучали: в крышу.
(Иначе, выхватив наган,
Придёт немчина, всё услышит.)...

Во дворе возле старой котельной –
Два бойца сорок пятой отдельной:
У бойца симпатичного Тони
Лишь по звёздочке есть на погоне...

В полыхающем кратере
Всенародной войны
Были, кроткие матери,
Вы сильны и грозны.

«Кино приехало!» – ликует стар и млад...
Событие – на редкость, долгожданно.
Злой дух опять вселился в аппарат,
Беда лавиной в зал сошла с экрана.

Я к северу привык, к седой волне,
К бродячим льдам, к полярному сиянью,
К огромным звездам в ясной вышине,
К метелей голубому полыханью.

Нет оправданья злу…
Ветер несёт золу.
Станции нашей нет.
Матери – сорок лет.

Мы город разбомбленный оставляли,
Где с материнским молоком впитали:
Нам правота завещана от века,
И в ней – несокрушимость человека.

И завтра – тоже воскресенье.
И то же самое число.
Не спится – лёгкое волненье
в бессонницу переросло.