Уже давно пришли с войны солдаты,
У тех солдат растут свои сыны,
А в этот дом, все перепутав даты,
Еще военные стучатся сны.

Подобных судеб знаю много,
Но что с того, но что с того?
Я верил в Сталина, как в бога,
И клялся именем его.

Кружилась в поле злая осень,
Летела поздняя листва…
Их было только двадцать восемь,
Но за спиной у них Москва.

Жизнь – и кислород, и дым.
Все мы были молодые.
…Мёртвые нужны живым.
Мёртвым не нужны живые.

Если ваше детство тоже пробежало
Переулком Ляминым в Детское Село,
Если переулок Лямин
И для вас, как тихий голос мамин

Как с боями шел в Берлин солдат, да,
Время песне прогреметь, прогреметь!
Много песен можно спеть подряд,
А сколько петь – да всех не спеть

Над просторной рекой пробегала дорога
Мимо зарев и рваной трепещущей мглы.
И над нею маячили хмуро и строго
Переломанных сосен кривые стволы.

Она при встрече людям говорила:
– Какие ж были у меня дела…
Я никогда в разведку не ходила
И самолёты в небо не вела.

Могильный холмик. Ни имен, ни дат.
Но люди помнят, что на этом месте
Погиб и похоронен неизвестный
И никому здесь не родной солдат.

Мне было пять лет,
И я не понимал,
Что родился в разрушенном городе
Рядом с пивнушкой.

На фотографии военной
парнишка снят в семнадцать лет
в шинели выцветшей бессменной,
которой век износа нет.

Открыта дорога степная,
К Дунаю подходят полки,
И слышно – гремит корпусная,
И слышно – гремят башмаки.

Окровавлено сердце Земли
С той поры, что косила и жала,
И стоят, прислонясь, у бескрайней стены
Материнское горе

С годами память стала дальнозоркой,
И пристальнее стала, и добрей.
Отлив рисует пенные узоры
И лижет цепи старых якорей.

Сжимает город тяжкая блокада.
Нам нелегко дается каждый час.
Друзья мои, перетерпеть все надо.
На жертвы хватит мужества у нас.