Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.

Зашел боец в избу напиться
И цедит из ковша.
Свежа студеная водица.
Хозяйка очень хороша.

Погиб журналист в многодневном бою
От Буга в пути к Приднепровью,
Послал перед смертью в газету свою
Статью, обагренную кровью.

Эх, собрать бы всех вас вместе
На счастливейшей земле,
В Ленинграде, или в Бресте,
Иль у нас – в Йошкар-Оле!

Старый домик, занесённый снегом.
Тишина, вселенческий покой.
Не видать ни птиц, ни человека
В деревеньке позднею зимой.

Мы ушли из школы
В маршевые роты.
От доски – в окопы,
В родинках чернил.

И какие ж красавицы на Руси росли!
Косы толстенные, в руку, почти до пят.
Ноги, не знавшие обуви, от росы красны.
Ситцы – излюбленный их наряд.

Шел головным торпедный катер, –
И берег, пушки наклоня,
Вдруг оживал, как дымный кратер
От извержения огня.

В боевом солдатском званье,
В гордом званье старшины,
В новом обмундированье
Возвратился дед с войны.

Здесь не поля. Здесь минные поля.
В двухстах шагах – немецкие окопы.
А посреди – ничейная земля,
Бесхозный клин растоптанной Европы.

Ночь освещает подбитые танки.
В небе какой-то шатается ас.
Тихо зачитан приказ об атаке.
Краткий. Сухой. Беспощадный приказ.

Рассвет приходит бел и свят –
шеренгою наклонной
проходят будто на парад
седые почтальоны...

На фронт ушли четыре парня,
Четыре брата фрицев бить.
А я остался в коми парме* –
И днем и ночью лес рубить.

Сашка Попов, перед самой войной окончивший
Госуниверситет, и как раз 22 июня
зарегистрировавшийся с Люсей Лапидус, –
о ком же еще

И я,
Пожалуй, видел всякое.
И я на трудностях мужал…
В тот год...