Ты помнишь всё:
И как настырно к нему
Рвалась она, весенняя трава!
И то, как мать за полбуханки хлеба...

Эта станция – как солдатка,
что с войны не дождалась солдата.
На платформе старуха-бурятка
провожает сына, как мужа когда-то
с этой станции проводила.

…Придет пора – про всех и всё расскажут.
Но кто-нибудь останется забыт,
О ком-нибудь и не узнают даже,
В каком бою, когда и где убит.

А детство где? – ищи-свищи! –
Засыпано бомбёжкой…
А я в мороженые щи
Врубаюсь гнутой ложкой.

Неяркий, розовый с зеленым,
Рассвет пробился над затоном,
Над смутной степью перед нами,
Над кучей с меловой спиной,

Их перечитывать не надо,
Не то опять, как много раз,
Артиллерийской канонадой
Они обрушатся на нас.

В канун восьмой мальчишеской весны,
Устав от горьких слов – «пропавший», «павший», –
Я верил: всё же ты придёшь с войны,
Солдатскими дорогами пропахший.

Из глубины души, со дна
сознанья-океана
нахлынет память, как волна,
негаданно-нежданно.

Мне страшный сон
Приснился на рассвете:
Как будто пушки
Всех времён и стран...

Не в благодатной тишине,
Не в блеске праздничном парада –
Являться стала муза мне
Под грохот пушек Сталинграда.

«Скажи мне, товарищ, в какой это год
Донец переплыл ты и спас пулемет?» –
«Всего не упомнишь, чудной человек,
Немало пришлось мне форсировать рек».

Ветер, ветер – солдатское счастье!
В опустелой степи не сгони,
Не кромсай мое солнце на части,
От нежданной беда заслони.

По Дороге жизни – сглаженной, спрямлённой,
Залитой асфальтом – мчит машин поток.
Слева, на кургане, к солнцу устремлённый
Их встречает белый каменный цветок.

Была война. И нашей тетке Марье,
Живущей в тихом Липецком селе,
Из госпиталя под Саратовом
От раненного в грудь супруга

Звезда казалась точкой огневой.
Сегодня в штабе был разбор учений.
И комполка, взглянув на мир ночной,
уснул тотчас и спал без сновидений.