Да, и я прошел войной,
Полудетской еще походкою,
И дорога легла за мной
Развернувшеюся обмоткою.

Победный день от нас всё дальше
И всё весомей с каждым днём.
В его оценке меньше фальши.
Его принизить не рискнём.

Упал.
Простреленные ноги
солдату больше не служили…
А по израненной дороге

А То был трёхлетний жеребец,
Хозяин табуна.
Ему за буйство наш кузнец
Дал кличку Сатана.

Прах неизвестного солдата
По замершей Москве везли.
Не слово мёртвого комбата
Его позвало от земли.

Парил в небе коршун, как праздничный Бог,
Белела дорога средь желтых хлебов.
Она, полевая, коня веселила,
По мостику, бричкой гремя, проходила.

Кружит орёл, ища в реке добычу.
Вон дети пастуху несут обед.
Как всё знакомо взгляду, как привычно…
Давно изжита скорбь военных лет.

Погиб в далекой Венгрии друг Колька.
Осталась фотокарточка – и только.
Упал, роняя верную винтовку,
И не вернулся в домик на Чижовку.

В вагоне чуть-чуть тесновато.
Я – в самом углу, на краю…
Бойцы вспоминают – кто хату,
Кто мать, кто невесту свою.

Под живым разноцветным сияньем,
Сшитым нитями сонных лучей,
Мой отец по колено в тумане
Ждал атаки средь белых ночей.

Нам не хватает, видно, хватки:
Дрова никак не колются.
А у Петровой, у солдатки,
В избе похлеще полюса.

Сын подрастёт.
Вопросами наполнится
Наивный родничок его души.
Придёт он, спросит:
– Что такое солнце?
Откуда оно вышло, расскажи…

На площадях сажают ёлки,
Бульвар акацией пропах.
И оттесняет барахолку
Открытый вновь универмаг.

Быть может, осталась минута.
Дрожат на плечах рюкзаки.
Стоят у дверей института
Военные грузовики.

Я шел до фашистского чума – Рейхстага
В ночах и средь белого дня,
И смерть неотступная шаг за шагом
Выслеживала меня.