Забит в патрон спрессованный огонь –
еще не окрыленная ракета.
Я из патрона высыпал в ладонь
алхимию немыслимого цвета.

Берлин горит…
Мне снится отчий дом…
Кружится белый пух и серый пепел…
– Открой мне, мама…

Еще горячкой боя сердце билось,
А в мир уже вступила тишина,
Как будто время здесь остановилось,
Не веря вдруг, что кончилась война.

Моё нищее детство, смогу ли тебя упрекнуть
За обиды и слёзы?
Это верный, по жизни единственный путь –
Через беды и грозы.

Победа, я твой погодок,
Победа, я тёзка твой!
Но есть я и в своде сводок –
Фамилией родовой!

На слова скупы поэты,
На войне – скупы вдвойне.
Лишь короткие куплеты
Сочиняли в тишине.

«Не входить, угрожает обвалом!» –
Помню надписи я на стене.
Был тогда я совсем мальчуганом,
Лет так пять или шесть было мне.

Ночь накрыла всю землю орлиным крылом,
Отступила она перед Вечным огнем,
У огня тополя часовыми стоят,
В честь тебя он горит, неизвестный солдат.

Охапка сена, простынь…
И ни обид, ни слез.
Подолом юбки пестрой
Рябит во сне покос.

Я слышу это не впервые,
В краю, потоптанном войной,
Привычно молвится: немые, –
И клички нету им иной.

Над Балтийской косой закаты
Плавят медь в полосе прибоя.
И не верится, что когда-то
Этот берег был полем боя!

Я к северу привык, к седой волне,
К бродячим льдам, к полярному сиянью,
К огромным звездам в ясной вышине,
К метелей голубому полыханью.

День и ночь в окопе снег кружится!
Где б найти мне тихое местечко,
Чтобы мог я ночью в нем укрыться,
Руки обогреть у жаркой печки?

Металла ржавые осколки
Ложатся тяжко на ладонь.
Они грубы, остры и колки.
Их разметал войны огонь.

И все-таки судьба у нас была,
И от нее никак не отрешиться.
Да стоит ли?
И перед кем виниться?