По горбатым полям Дубосекова*
Ходят были о прошлой войне.
Обойти бы окрестность, да некого
Попросить в провожатые мне.

Был груб к старшинам, к паникерам – лют.
А медсестра над гробом обмирала.
Гремел в строю винтовочный салют –
Солдаты хоронили генерала.

Небо чисто, зелено и строго.
В закопчённом тающем снегу
танками изрытая дорога
медленно свивается в дугу.

Я тоже очень люблю родину:
Малой – уют, большой – даль и ширь.
Льды закуют, ветра запоют,
Снега укроют мою Сибирь.

На родине поля без края,
В зелёном мареве леса,
Здесь наши дети вырастают
И обретают голоса.

Я помню дом, ободранный, как липка.
Над домом, средь мерцающих миров,
Безумная беззубая улыбка
Луны, ослепшей от прожекторов.

Друг это знает и знает враг:
Гору один не сдвинешь никак.
Свойство чудесное нашей руки:
Пальцы в союзе друг с другом – кулак.

Когда-нибудь, в один из дней весенних,
А может быть, в один из зимних дней,
Войду я наконец в родные сени
И молча встану у родных дверей.

Не в благодатной тишине,
Не в блеске праздничном парада –
Являться стала муза мне
Под грохот пушек Сталинграда.

В нашем домике допотопном
Помню женщин одних в семье.
Помню, туфли твои дотоптаны,
Платье выцвело на спине.

Вы ели с голодухи грязный жмых?
Мне ж этот вкус досель бередит гены –
Ведь я из той беды послевоенной,
Из тех голодных вечно и худых...

Скатилось солнце, словно мячик,
В тугую тёплую волну.
Стоит у моря старый мальчик,
Который видел ту войну...

Когда смотрю с большого отдаленья
На юность, опаленную войной,
Не фронт, не полк, а наше отделенье
Привычно вырастает за спиной.

С десятком ранних огурцов
Нас всё ж поймали, огольцов,
Те дядечки рукастые:
«У-у, жулики несчастные!»

Ей в День Победы поздравленья шлют,
Глаза слезятся, весточки читая.
Фронтовики её не забывают,
Сестричку милосердия свою.