А за домом моим благодать, благодать.
Там просторное поле – краёв не видать!
То-то с хлебушком будем – накормим страну,
А коль будет, то сдюжим любую войну.

Дни склоняются и меркнут.
Лишь не меркнет боль живая,
Как солдата на поверку,
Юность громко вызывая.

Вился дым под небосводом синим,
День весенний порохом пропах.
Помню, фотографии в Берлине
Показал мне сумрачный казах.

Война, война!.. Ещё напорист враг,
и голод под окошками стучится.
Отец хворает. Входит в избу мрак.
Тяжёлый год! Но мать решила так...

Нет ничего и не было –
Быль поросла быльём.
Не угрожало небо мне
Трассирующим огнём...

Словно годы, пролетели в небе птицы.
Ветер горестной свирелью не резвится.
За травою не видать ржу и копоть,
и не сразу угадать дно окопа.

Я рано просыпался,
Выскакивал во двор –
Как лихо воробьи там
Вели свой разговор!

У меня никого не убили – ни матери и ни брата,
Я не плакал бессонной ночью от горькой утраты.
Отчего ж тогда сердце так хочет, так жаждет расплаты?
И далекий наднёманский луг мне на это ответит

Под синью нелёгкого свода,
Купая в цветах и любви,
Весна сорок пятого года
Кричала солдату: «Живи!»

Здесь веет тишиной,
В кустах гнездятся птицы
И бронзовой волной
Качается пшеница.

Не сны, мои видения ясны.
Вот мать моя беретик натянула,
Ни разу на окно не оглянулась.
Идёт среди беды, среди войны.

Да простит меня совесть
За ночей кутерьму.
Вынес памяти поезд
К огоньку твоему.

Дождь хлещет.
А мы кладем.
Кладем,
Кладем,

Бьет по крылу мятущееся пламя.
И песню об отчизне экипаж
В последний раз поет под облаками,
Последний сделан в высоте вираж.

«Спокойной ночи».
Поздний вечер.
В окне – твой заострённый профиль.
Опять не спишь. Меняешь свечи.