Светился Полоцк в летней дымке сизой.
Гот*** – бог атак – доволен был вполне,
Когда с колонной танковых дивизий
Молниеносно подошёл к Двине****.

Склонилася туча над речкою синей,
Донецкая в небо уперлась дорога.
«Куда поспешаешь, расхристанный сын мой?
Зайди к старику, посидим у порога.

В сорок пятом
Сапожнику трудно жилось.
Много в доме голодных
И мало работы...

Клуб фронтовой – дворец из теса,
На окнах – шелк от парашюта.
У рампы Леонид Утёсов
Поет, рассказывает, шутит.

Помню, снял с плеча гармонь:
«Сохрани, родная…»
И увёз их эшелон
Из родного края.

Сыновья, стали старше вы павших отцов.
Потому что на марше – любой из бойцов,
Потому что привалы годам не даны.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Еще светло. Еще не спится.
Еще видны вершины гор.
Белеют домики в станице,
Вечерний слышен разговор.

Пришлось им пробить леденящую вьюгу
Путем, где другие пройти не решались,
Но руки они протянули друг другу,
И легче на трудном пути им дышалось.

Среди тряпья, немецких касок, ям
Здесь, у крыльца, валялось под ногами
Льняное полотенце, по краям
Расшитое большими петухами.

Под чёрным плотным покрывалом
В бессильном гневе и мольбе
Оно стонало и рыдало –
И было мне не по себе.

Военная карта-трёхвёрстка.
Не мудрствуй лукаво,
Стратег!
…Бойцов уцелевшая горстка...

Не розы с непокорными шипами
и не гвоздики, скромные на вид, –
ты вдруг положишь взорванную память
на рубленый кладбищенский гранит.

А сегодня день высок и пылок,
глаз не закрывает пятерня…
Заломив пилотку на затылок,
смотрит вся пехота на меня.

Степей Донецких панорама.
Опять рассвет, опять жара.
Опять висит над нами «рама»,
Опять приходят «мессера».

Ты в эти дни жила вдали,
не на войне со мной,
Жила на краешке земли.
Легко ль тебе одной!