О войне не кончен разговор.
Каждый шаг тех дней забыть смогу ли?
У меня под сердцем до сих пор
Двадцать грамм – побольше, чем две пули.

У отца шершавые ладони –
Не из лёгких было ремесло.
А когда играл он на гармони,
Слушать собиралось всё село.

Хотя сто раз я видел смерть без грима
И падал сам, войною сбитый с ног,
Победа мне была необходима –
Я без нее на свете жить не мог.

Гудит земля. Шагают части.
Идут – и края не видать,
На бой идут. И кто – на счастье,
И кто – на смерть, не угадать.

Высота в расплавленном металле,
Гром и чад атаки огневой…
«Где-то там следы отца пропали, –
Нам писали сверстники его.

В январе, на рассвете мглистом,
До открытия артогня,
В члены партии коммунисты
Собрались принимать меня.

Опять с уродливым лицом
эпоха новой ищет правды.
И как когда-то над отцом,
так надо мной свистят снаряды.

Нет, мы тогда не утопали в страхе,
Как нынче утопаем, постарев!..
Где я родился?
В сталинском бараке.

Нет, на войне я не был,
Но матери погибших рыдали рядом,
Губы мне обжигало
Горящее небо...

Не хочу тебе писать, родная,
Ни о том, как тяжек ратный труд,
Ни о том, как люди, умирая,
Навсегда дышать перестают,

Немец нервно дергал вожжи,
Полный ярости и зла:
На дороге стала лошадь
И вперед никак не шла.

Погиб… Какие письма он писал,
Как волновался о жене, о детях!
Как будто всё, что дома не сказал,
Спешил вместить в слова святые эти,

Я уеду, как приехал, –
тихий, строгий, неспокойный.
Мама спросит через месяц:
– Он уехал, твой знакомый?

Провожая сына-горняка,
Дал отец ему кусочек уголька.
– Сбереги его ты на войне:
Распишись в рейхстаге на стене…

Весна сорок пятого. Детство.
С протезом на вялой ноге
Приплёлся с войны налегке
Кузьмич, что живёт по соседству.