Я на войне лишь рядовой солдат,
Но отличаюсь в роте я одним:
Друзья мои, солдаты, ночью спят,
А я не сплю, волнением томим.

Стою у черных руин Рейхстага,
и ветер уносит горечь и гарь,
и память кровавым полощется стягом
о том, как фашистскую били тварь.

Встрепенитесь, честные сердца,
Содрогнись, земля джигитов смелых:
Сын-алтаец старого отца
Оставляет в доме престарелых.

На Пулковских высотах тишина.
Представить даже трудно, что когда-то
Здесь контру били Октября солдаты,
Что здесь прошла недавняя война.

Дорога –
словно
трап на пароход –
шла на небо,

Ветераны войны сидят на протезном заводе.
Говорят о делах, о не в меру дождливой погоде,
на ненастье ворчат – впрочем, так, добродушно, без злости:
ноют старые раны, мозжат повреждённые кости.

Я помню время горьких лет,
поля, поросшие бурьяном,
босой ноги нечёткий след
в пшеничном поле спозаранок.

Есть у моих товарищей-танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
«Помилуй, пронеси и сохрани».

В зарослях сиреневых ночами
Соловей, осыпанный росой,
Пел взахлёб, разрух не замечая,
Девушке с откинутой косой.

Споем, товарищ боевой
О славе Ленинграда!
Слова о доблести его
На целый мир гремят.

Друзья, когда я слышу майский гром –
Далёкое стаёт до боли близким:
Бой за Чижовку, битва под Орлом,
Чоповичи и Новоград-Волынский.

О счастье победы! Он вскоре,
Свое обгоняя письмо,
Домой мчался в поезде скором,
Уставясь, как мальчик, в окно.

Не сбылось мое пророчество.
Зря пророчил: не сбылось.
То, про что забыть мне хочется,
В сердце вновь отозвалось.

Уходили к вокзалу колонны.
И туда, где дымился закат,
По стальной колее эшелоны
Молодых увозили солдат.

Пепел главных военных преступников
Был развеян над Мюнхеном.
Слишком красиво звучит!
Несколько жалких горстей...