Отрядный вожатый привёл пионерский отряд
туда, где солдаты по-братски в могиле лежат.
Ну что ж, посмотрите: тяжёл зеленеющий вал,
солдат не в обиде на этот последний привал.

Я к ним подойду. Одеялом укрою,
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу – не ответят… А в комнате – трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.

Моего двоюродного брата
бомбою убило
в час налёта
в кузове машины,

Как сказать, что ты жив? Так сказав, я солгу.
Но сказать, что ты умер, сумею едва ли:
на июльской траве, на январском снегу
среди тысяч убитых тебя не видали.

Обняв руками голову, порою,
Часами погружаясь в море дум,
Тебя я вспоминаю… Валит снег,
В окно стучится сумасшедший ветер…

Землянка дружбою согрета.
Коптилка, ящик от снарядов…
Благодарю судьбу за это,
Мне больше ничего не надо.

Возле Вечного огня –
Комсомольский пост.
Слушай, парень, как звенят
Тридцать тысяч звёзд.

Отец мне объяснял, что простовата
Девчонка с комсомольского плаката,
Что взгляд её предельно однозначен,
Что нужно научиться жить иначе.

В моё не розовое детство,
Когда окончилась война,
Я помню, как хотел наесться
На все иные времена.

Почти старик, почти старик…
Проговорился: фронтовик.
И хоть совсем мне незнаком он,
Но поглядел я на него

Почти полвека голос ваш зажат,
Газеты фронтовые, однодневки.
Стихов моих читатели лежат
Под Волховом, под Выборгом и Невкой.

Юнец зелёный, чин мужчины
Добыл я вскоре на войне:
Впервые не девчонка – мина
Поцеловала щёку мне.

Белеет ли в поле пороша
Иль гулкие ливни шумят,
Стоит над горою Алеша,
В Болгарии русский солдат.

Совсем я не был зол или жесток,
но был обучен действовать прикладом,
стрелять, швырять гранату, бить под вздох,
и сам я весь прострелен и заплатан.

В землянке (кроме тех, кто на посту)
Взвод на ночлег расположился. Горький
Табачный дым уходит в темноту,
И терпким потом пахнут гимнастерки.