Шла война… И казалось ошибкой –
По пожарам дорог фронтовых
Шёл солдат, как солдат… Только скрипка
Отличала его от других.

Ревнуя к давним временам,
ты прав, рожденный в сорок пятом:
все лучшее досталось нам –
погибшим и живым солдатам.

Стою на Осиновой горке,
Смотрю на холодный гранит,
Что память о времени горьком,
О времени гордом хранит.

Слепые подходят и трогают баки,
кружки
с пыльной мглой.
Облака – бродячие собаки –
бегут
над землёй.

Ржавевшей гаубицей, что ли,
срывало гребни старых крыш,
чтоб этажи и антресоли
попсой взрывали нашу тишь...

Как весело, как высоко
Играет солнце в небе!
Не надо ехать далеко –
Заботиться о хлебе.

Там, в Берлине, когда уезжал,
Подарила товарищу рота
С тёмной надписью светлый кинжал.
«С нами бог!» – перевёл ему кто-то.

Пятнадцать лет, как началась война,
И десять лет, как кончилась она.
Мы никогда ее не забываем,
Припоминаем эти времена.

Коптилка на столе сейчас погаснет,
Письма я не успела дописать,
Огонь, – он хочет есть, теперь мне ясно, –
Мы оба с ним устали голодать.

Не голова – пчелиный улей,
А вздох как стон издалека:
Строка, оборванная пулей, –
Не полновесная строка…

Не все дороги наши – красные,
Не всем, гордясь, спешить по ним.
Кому-то – в жизни судьбы разные –
Дано быть просто запасным...

Шёл первый год послевоенный,
И был ещё несытым он.
Я помню:
В Сатке немцев пленных
Работал целый батальон.

Над миром шальная вьюга
Не может кипеть всегда –
И солнце расправит брови,
И небо придет в себя.

Манёвры!
– Начинаются манёвры! –
Опять кричит газета на столе.
Как змеи, где-то вновь ползут минёры
И сто смертей приказа ждут в стволе.

Каждый факт
Суровой памятью просеяв,
Понимая каждый-каждый
Экспонат...