На соборе профиль прусский –
Благородный Бах.
А в камнях – солдатик русский
С кровью на губах…

Войну и детство вместе нам вручили.
И я теперь той горькой правдой горд,
Что самым первым песням нас учили
Солдаты, уходящие на фронт.

Месяц раненый скрылся в лесу,
Бор в снегу – поседелый будто.
Не стихай же, секи по лицу,
Нашей полночи ветер лютый!

На руках переплелись,
Как верёвки, жилы.
За спиной – большая жизнь.
На исходе силы.

Их детство искалечено врагами –
Отец на фронте, потеряли мать…
Вам приходилось видеть под ногами
Птенцов, не научившихся летать?

Прости и помилуй всех тех,
кто был в правом бою.
Прости и помилуй, и дай Ты им место в раю.
Прости и помилуй, кто землю мою защитил...

Где мои ровесники? Их нет.
Редко-редко одногодка встретишь.
Поколенье не родившихся на свет,
Чёрная дыра на белом свете.

Наш летчик просто разрешил вопрос,
Когда не стало пуль для пулемета:
Пропеллером он аккуратно хвост
У вражеского срезал самолета.

Досягнув до девяноста,
Батя мой, зело болящий,
Стал нутрянку промывать…
– Ну хоть полста, раз не вдосталь...

А ты кричал под бомбой «мама!»,
Когда метнулась смерть в глаза?
Когда кощунственная «рама»*
Тебя попятила назад –

Я сидя спал в разрытой щели,
Уткнувшись в жесткий воротник,
К уюту шапки и шинели
За восемь месяцев привык.

Много разных примет у Победы...
Помню – ветер афиши полощет,
Наши вопли счастливые: «Едут!» –
Цирк вернулся на старую площадь.

Едва война сменилась миром
И стала тишь, куда с добром,
Вдруг, неподвластный канонирам,
Из тучки выкатился гром.

По безлюдным проспектам оглушительно звонко
Громыхала на дьявольской смеси трёхтонка.
Леденистый брезент прикрывал её кузов –
Драгоценные тонны замечательных грузов.

В доме окна на южную сторону –
Виден солнца закат и восход.
Только в доме пустом и просторном
Лишь старик со старушкой живёт.