Я родился под пение вьюги
В предвоенной хантыйской семье,
И всё время мохнатые руки
Древних кедров тянулись ко мне.

Кровавый изверг – под Москвой,
Суров и грозен час!
Товарищ воин! За тобой
Весь мир следит сейчас!

Песня, песня! Я твой навсегда!
Ты мне крылья дала!
Ты меня увлекла из гнезда,
Над землёй подняла!..

Опасность повисла в эфире –
Слепой и убийственный груз.
В бесплодных мечтаньях о мире
Позорно молчание муз.

Незаменимый отцовский пиджак.
В нём, засучив рукава,
Сено грузила мать на чердак,
Ловко пилила дрова.

Присмирело море Баренца,
Ночь над берегом тиха.
За скалой в сторонке варится
Краснофлотская уха.

Солдаты мы, а не солдатки.
Шагаем строем… Ночь – ни зги…
Нам всё к лицу: ремни и скатки,
Не по размеру сапоги,

К военной теме постоянно
Я как к распятью пригвождён!..
В который раз на поле бранном
То я убит,
То я рождён!..

Война, война!.. Ещё напорист враг,
и голод под окошками стучится.
Отец хворает. Входит в избу мрак.
Тяжёлый год! Но мать решила так...

Сегодня я своё поставил имя
Под мудрым обращением к народам
Прекрасной нашей солнечной планеты,
Которая уже сейчас, быть может...

У моей соседки тёти Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету...

Я не о том, что на потеху
ребячьим крикам гулко вторит.
Тут не до смеха. Это эхо –
глухая боль и чье-то горе…

Возносится песня,
как птица,
Звенит
надо мной

…Мне было три года. В любую погоду
на фронте летал он в леса.
Апрель Приамурья. Мне ровно три года,
И праздничный день у отца.

И в пестрой суете людской
Все изменилось вдруг.
Но это был не городской,
Да и не сельский звук.