Сигнал тревоги
над страной.
Подкрался враг,
Как вор ночной.

Был город – нынче пепелище,
Кой-где развалины горят.
Над грудой щебня ветер свищет
Да вражьи виселицы в ряд.

Скупясь, о войне говорили,
Была эта рана свежа.
Ещё проступала из пыли
Осколков кровавая ржа.

Во фляге – лед. Сухой паек.
Винтовка, пять гранат.
И пули к нам наискосок
Со всех сторон летят.

Эвакуация. Бараки жёсткие.
Эвакуация. Закаты жёлтые.
Сугробы тёмной чужой зимы.
Эвакуация. Бараки. Мы.

Бой приутих. Умолкла канонада.
И вижу – по проспекту Ильича
Ползет трамвай, израненный снарядом,
Разбитый бок по рельсам волоча.

До сих пор в груди печаль не тает
Ледышкóм тяжёлого свинца.
Даже ветер на земле не знает,
Где могила моего отца.

Только лишь солнце зашло –
Сумерки враз наступили
И захлестнули село,
Черной водой затопили.

Мы спали ничком на полу земляном,
прижавшись к соседу, свернувшись клубком.
А раньше мы спали на голой земле
и грели ладони на голой земле

Какой туман! Какая тьма!
Покачиваются дома,
Мой город облик изменяет,
Как будто бы с морского дна
Иное время выплывает.

Дымятся руины, чадят пепелища,
Под нашими танками пенится Одер.
Гравёры алмазы в сокровищах ищут –
Чеканят Победы сияющей орден.

Меня дразнили рыжей, конопатой
В том дальнем детстве, в те еще года,
И местные чижовские ребята
Проходу не давали – вот беда.

Посмотрите, я из юности шагнул.
Посмотрите, я чертовски молодой.
Надо мною «мессершмитов» рёв и гул.
Мой блиндаж подмыло ржавою водой.

До боли стиснув зубы,
Полк высоту берет.
И не играют трубы,
И барабан не бьет.

Я убит девятого, в апреле,
В час рассветный, накануне дня,
Не успев и вскрикнуть еле-еле,
Руки разбросав по зеленя.