Случилось так, что оказался
Я на ничейной полосе.
Едва ль не рядом разорвался
Снаряд в неубранном овсе.

Друзьям – поэтам! Вечерами,
Когда умолкнет битвы гром,
В мечтах беседую я с вами,
Как в дни былые за столом.

На вековой прибрежной глыбе,
Где бьет упругая волна,
Штыком, ножом ли кто-то выбил
Людей советских имена.

Могила в новом и простом уборе,
Стоит над нею тополь молодой,
Кругом шумит, не умолкая, море –
То плещет рожь тяжелою волной.

Лежала женщина. Лежала
В снегу на взятой высоте.
Торчала рукоять кинжала
В ее округлом животе.

Кто был там, кто выжил, кто дожил –
Он правильно молодость прожил.
И он пожалеть не сумеет
О даром прошедших годах

Еще не верим, что пришла война.
А «мессершмит» нас бьет и в хвост, и в гриву.
Надменная и наглая игривость
В атаках отшлифованных видна.

Майским солнцем комната нагрета,
Теплый ветер штору приподнял.
Вынул из потертого планшета
Карту, по которой воевал.

Товарищ воин, ты вошёл
В великую семью.
Знамён гвардейских алый шёлк
Ведёт тебя в бою.

По небу осеннему катится гром,
Дивизия наша стоит за Днепром.
Мост взорван – в мой город вступили враги,
И город во мраке, не видно ни зги,

«Здесь жил Пушкин». «Здесь жил Маяковский».
Мрамор славы. Бессмертья металл.
Видел мемориальные доски.
Но такую, клянусь, не видал.

Впереди колонн
Я летел в боях,
Я сам нащупывал цель,
Я железный слон,

Мы прошли по земле, по-солдатски с невзгодами споря,
Забывая о ранах, – дорогой святой и прямой.
Нас вперед призывало большое народное горе,
Нас рыдания женщин не звали обратно домой.

Суставами хрустит во мне война,
Кровавым сном мои кромсает ночи,
И взрывами внезапными грохочет,
И стонами протяжными полна.

Вошли в село: ни хат и ни людей,
И потому не сделали привала.
Одна березка – седины белей –
Нас, как сестра, приветливо встречала.